– К чему ты ведешь?

– У вас в Словакии нет такого? Игры слов в названиях парикмахерских?

– Нет.

– Сюда ходит рабочий класс – и ничего плохого в этом нет – женщины, которым нравится ухаживать за собой. Уверена, что клиентки здесь постоянные, приходят и перемывают косточки местным. Здесь не как в проходных салонах в центре Лондона.

– Думаешь, эта Шэрон-Луиз сплетница?

– Парикмахершам все рассказывают. Ты сама не замечала, что, когда приходишь стричься, всегда в итоге вываливаешь больше, чем нужно? Я, например, даже чувствую себя обязанной говорить.

– Когда я прихожу стричься, что бывает нечасто, я прошу со мной не разговаривать, – сказала Эрика.

– Не сомневаюсь, – усмехнулась Мосс.

Эрика слишком поздно заметила старушку, ступившую на проезжую часть. Она резко дала по тормозам, и их с Мосс бросило вперед. Машина с визгом остановилась в считанных сантиметрах от пожилой дамы, которая как ни в чем не бывало продолжала тащить за собой через дорогу изношенную хозяйственную сумку. У нее были длинные седые волосы, и на мгновение Эрика решила, что это Элспет Питкин. Но старушка обернулась, и стало понятно, что она намного старше. Да и, судя по сжатым челюстям, зубов у нее не было.

– Ох, вроде обошлось, – выдохнула Мосс.

Старушка ступила на тротуар. Эрика представила себе опухшее лицо Джозефа, лежащего в камере с петлей на шее. Сзади начали сигналить.

– Ты в порядке?

Эрика кивнула. Они свернули на парковку бара, которая в начале одиннадцатого утра была практически пуста.

Внутри было тепло и достаточно тихо. За барной стойкой пожилой мужчина смотрел телевизор и пил пиво. В угловой кабинке сидела крупная девушка в маленьких круглых очках и в платье с цветочным принтом. У нее были длинные блестящие золотистые волосы с розовыми прядями и круглое лицо. Она помахала, и женщины направились к ней.

– Здравствуйте, – приветствовала она их, встав и пожав руки. – Меня зовут Шэрон-Луиз, но вы можете звать меня просто Шэрон. – На столе перед ней стоял стакан апельсинового сока.

– Хотите что-нибудь заказать? – спросила Мосс.

– Да… прикончила бы пакет чипсов… Ой, то есть… «Прикончила» – плохое слово.

– Все нормально, – успокоила ее Мосс. – С каким вкусом?

– Томатный соус или креветочный коктейль.

Эрика попросила сок, и Мосс направилась к барной стойке.

– Всю ночь не спала, после того как узнала про Мариссу, – Шэрон вытащила салфетку, подняла с носа очки и осторожно промокнула глаза.

Эрика села напротив нее. Через несколько минут вернулась Мосс с двумя стаканами сока и чипсами и села рядом с Шэрон.

– Кто вам рассказал про Мариссу? – спросила Эрика.

– Маме позвонила соседка, которая живет на Конистон-роуд. Ужасно вспоминать, что я с ней попрощалась заранее. Но я думала, что когда-нибудь мы еще увидимся. – Она заплакала, достала скомканную салфетку и снова приподняла очки, чтобы приложить ее к глазам. – Извините. Просто в голове не укладывается… а весь мир живет как ни в чем не бывало. Везде рождественские украшения, музыка играет. Такое ощущение, что всем все равно. Но такова жизнь.

– Почему вы прощались с Мариссой?

Шэрон протянула руку и открыла упаковку чипсов, вывалив их на середину стола, чтобы все могли есть.

– Она должна была уехать в Америку.

Эрика и Мосс удивленно переглянулись.

– Когда?

– Завтра. Такой был план.

Глаза у нее снова наполнились слезами, и она снова взяла салфетку.

– А куда именно? – спросила Мосс.

– В Нью-Йорк.

– Почему?

– Ее здесь все достало – погода, то, как все здесь устроено. «Здесь я всегда буду никем», – говорила мне она. Она считала, что у нее нет шансов. Без хорошего образования и без денег. Она мечтала стать второй Дитой фон Тиз, а в Нью-Йорке бурлеск очень популярен. Там больше возможностей. И если много работать, то можно прорваться. Она хотела начать все заново.

– У нее было разрешение на работу? – спросила Эрика.

– Нет, только туристическая виза на полгода. Но за выступления чаще всего платят налом, так что работать она точно планировала. Плюс у нее был Иван.

– Иван Стовальски?

Шэрон кивнула.

– А у него какие были планы?

– Он собирался уехать с ней. Он работает в фармацевтической сфере и нашел там работу.

– Это тот Иван Стовальски, который женат и живет на Конистон-роуд? – удостоверилась Мосс.

– Их брак развалился давным-давно. Эзра живет своей собственной жизнью.

– А она знала о его планах?

– По словам Мариссы, он многое от нее скрывал. Он такой… слабак. Бесхребетный. Не понимаю, как ему удается работать на руководящей должности, иметь в подчинении столько людей… В личной жизни он совершенно безнадежен. Они уехали накануне Рождества, поздно вечером, проведать родителей Эзры, которые переехали на север Англии. Марисса сказала, что там он собирался все рассказать Эзре и вернуться один. Сегодня.

Эрика поморщилась.

– Я знаю. Все запутанно.

– И сколько времени Марисса поддерживала отношения с Иваном?

– Год. Он много чего ей оплачивал: костюмы, реквизит. Это все очень дорого стоит. Он, конечно, потерял от нее голову и впал в зависимость.

– В чем это выражалось? – спросила Эрика.

– Всегда ревновал, когда она танцевала. Спрашивал ее, говорил ли с ней кто после выступления, часто сам приходил, садился в первый ряд и следил, чтобы все было в порядке. Марисса собиралась бросить его, но он рассказал ей про Нью-Йорк, и она решила, что это ее шанс. Он все оплатил.

– А мать ее как отнеслась к этой затее? – спросила Эрика.

– Мэнди? Я даже не знаю, поставила ли Марисса ее в известность. Они не особо ладят. Ладили. У Мэнди много проблем. Она никогда нормально не работала. Когда Марисса была маленькая, она вечно шлялась с какими-то мужиками, пила и употребляла наркотики. У Мариссы было ужасное детство. Ее дважды забирала опека – в десять и двенадцать лет.

– Почему Марисса осталась жить с матерью, когда повзрослела?

Шэрон пожала плечами.

– Все не так просто. Они привязаны друг к другу. Кроме того, они получали социальные выплаты – все, на которые только могли претендовать. Мэнди получает пособие по инвалидности, Марисса получала пособие как ее опекун и компенсацию за муниципальный налог… Черт! – опомнилась Шэрон. – Я подставила Мэнди.

Эрика отмахнулась.

– Мы не мошенничество с социальными пособиями расследуем. Хотя как им это удавалось? Ведь они мать и дочь, под одной крышей жили.